Мойша, 96 - 19 февраля 2008 17:06

Новая служба
Сигнал «Подъём» прозвучал ровно в шесть двадцать шесть. Секунда в секунду, потому что ровно значит ровно. Минаенко ещё позавчера выставил будильник по каналу «Звезда», а вчера вечером произвёл контроль и корректировку.
Ему хватило девяноста секунд, чтобы спрыгнуть с койки, застелить её – ни единой складочки! – метнуться в санузел, оправиться, плеснуть в лицо горсть воды, вернуться в комнату и приступить к экспресс-зарядке. Полста приседаний, полста отжиманий, шестьсот секунд бега на месте.
Снова в санузел – по ходу зафиксировал, что на кухне мать уже гремит кастрюлями-чашками-поварёшками, – обтирание выше пояса холодной водой, чистка зубов, бритьё. Чётко бреет «Браун»! Правильную вещь мать к дембелю подарила, зауважал даже.
Так, по времени – нормалёк.
Минаенко натянул новенькие форменные носки и прошлёпал на кухню.
– Здравия желаю! – гаркнул он.
– С добрым утром, Вовонька! – откликнулась мать, продолжая хлопотать у плиты. – Умылся уже, сыночек, кушать будешь?
– Так точно!
– Ну, садись, всё готово. Борщик, как заказывал. Наваристый!

Мать налила полную тарелку дымящегося борща, плюхнула в неё ложку густой сметаны и, повернувшись наконец к сыну лицом, ахнула:
– Вовонька, что ж ты в трусах-то одних с носками? Застудишься, оделся бы!
– Никак нет! – радостно ответил Минаенко. – Солдату, маманя, свежий воздух не страшен, солдату голод страшен. Давай, давай, маманя, и хлеба не жалей!
Можно было бы, конечно, и одеться, но – в первый раз на новую службу Минаенко хотел прибыть с иголочки. Форма аккуратно висит на плечиках, нечего её зря мять. Мать вчера часа два утюгом шуровала – такой ей наряд выпал, – и то принял Минаенко работу не с первого раза. Но кто хочет, тот добьётся.
А штиблеты Минаенко лично надраил. Сверкают, глядеть больно.
– Скушал борщик, сыночек? Сейчас, макарончики подам, по-флотски.
– Не, мамань, – сказал Минаенко, – сперва добавки давай. Служба новая, что-как не знаю, ещё успею ли днём пищу принять?
Мать налила ещё полтарелки.
– Не жидись, маманя, до краёв лей. И хлеба, хлеба – хлеб первое дело.
Расправившись с добавкой, Минаенко, отдуваясь, скомандовал:
– Давай макароны. И чай сразу наливай. И хлеба белого, три куска. С маслом. Не, колбасу отставить, обожраться, что ли? Сахарком лучше присыпь. Ага, вот так. Молоток, маманя!
Деликатно рыгнув в завершение завтрака, Минаенко проконтролировал время. Семь ноль четыре. Согласно графика. Вот что значит грамотное планирование. Можно перекурить.
Минаенко вышел на балкон, зажёг «Яву Золотую», блаженно затянулся. Жить можно. И тепло, солнце уже припекает.
Ровно в семь четырнадцать Минаенко стоял в прихожей. Глянул в зеркало – будто на парад, хоть и в повседневном. Орёл.
– Всё, маманя, младший сержант Минаенко к отбытию на службу готов. Разрешите идти!
Мать утёрла слезу уголком посудного полотенца, высморкалась, робко приобняла сына.
– Иди, Вовонька…
Минаенко ссыпался по лестнице – нечего попусту лифт гонять с третьего этажа, – вышел из подъезда, поправил фуражку и зашагал к отделу.

2
Древняя «шоха» стандартной сине-белой расцветки, именуемая старшим сержантом Троевым не иначе, как «ёбаное корыто», громыхнула раздолбанной подвеской и скрылась за поворотом. Минаенко остался один.
Перед тем Троев притормозил у обочины и хмуро сказал:
– Как тебя… Манаенко… Вылазь. Я за спиногрызом в сад съездию. И это… короче, дела у меня. Давай сам.
– А… – протянул Минаенко.
– Хуйня, – веско прервал его Троев. – Ходи себе помаленьку. Черножопых один не трожь. Блядей тоже не трожь, они, бляди, ушлые. Алкаша там, бомжару – это давай. Всё, всё, вылазь. В восемь в отделе чтоб был.
И уехал.
Минаенко огляделся, поправил дубинку, взглянул на часы – семнадцать двадцать одна – и двинулся в сторону отдела. Форма уже изрядно измялась, подмышки взопрели, штиблеты запылились, голова под фуражкой вспотела. Лучше бы пилотку взял.
День, первый день новой службы, складывался не так, как ожидалось.
В отделе к прибытию нового сотрудника отнеслись безразлично – прибыл и прибыл. Сразу начали фамилию перевирать, аккуратные поправки оставили без внимания.
Зам по патрульной службе, капитан Гнедых, задержался, отчего развод начался только в восемь девятнадцать. Выглядел капитан совсем не браво, даже не деловито. Потел сильно, одышкой мучился.
Минаенко назначили в напарники к Троеву, мрачному дядьке лет под сорок, выдали дубинку, и они поехали. Первые два часа бесцельно колесили по району на малой скорости. Троев молчал, как немой. Перегаром от него пёрло по классу люкс.
Без двадцати одиннадцать Троев вдруг спросил:
– Как тебя… Жрать хочешь?
– Никак нет, товарищ старший сержант! – отчеканил Минаенко.
– Не ори, – поморщился Троев. – Без тебя башка трещит.
– Виноват, – уже потише сказал Минаенко.
– Тьфу, – Троев приопустил стекло и действительно сплюнул.
Потом снова поднял стекло:
– Сквозняков не люблю, – зачем-то объяснил он, после чего втопил в пол педаль газа и, рванув на красный, погнал куда-то.
Остановились у одиноко стоящего магазинчика. Троев бросил: «Сиди!» и нырнул в магазинчик. Через пару минут он вынырнул с чем-то, завёрнутым в газету.
Снова понеслись, нарушая все мыслимые правила движения. Профиль Троева стал чеканным и целеустремлённым.
Въехали в лесопарк, зарулили под «кирпич» на узкую, пустынную аллейку.
– Можешь подышать, – мотнул головой Троев, остановив корыто.
Минаенко открыл дверцу и закурил, а Троев снял обёртку с добытого в магазинчике предмета – это оказалась чекушка водки, – извлёк из-под сиденья пыльный стакан, открыл чекушку, налил по ватерлинию, резко выдохнул, выпил одним мощным глотком. Закрыл глаза, посидел. Процедил:
– Убери свою вонючу

Дело было в армии в конце 80-х. Я занимался обслуживанием систем сигнализации и связи внутри самой части. И вот как-то поступила команда менять кабель на одном из постов караула. Мы с напарником к командиру нашей ремонтной роты — давай, мол, кабель. Тот мнется, мямлит и становится понятно, что кабель со склада он куда-то забульбенил. Ситуация аварийная, и тут его посещает мысль. «Ребята, — говорит, — от части куда-то в лес идет какой-то кабель. Лежит прямо на земле, стопудово брошенный. Отмерьте сколько вам надо, рубите, тащите и вперед». Мы выходим в лес — да, действительно, есть кабель. Только какой-то не такой — толстый сильно. «Фигня это все, -говорит напарник, - видно более навороченный, чем нам нужен, пойдет».
Мы отошли в лес где-то на километр, я размахнулся топориком -…! Как остался жив — не понимаю до сих пор: кабель оказался силовой 380 вольт, шваркнуло так, что только держись, ухи заложило как от взрыва, от топора какие-то ошметки остались.
И тут мы стали думать. Ротный ведь в кабелях разбирается, он-то точно имел в виду другой кабель. Значит, нужный нам кабель где-то рядом. Походили перпендикулярно силовому — есть, родимый! Остатками топора разрубили, взяли конец и тянем в часть. Подходим уже к забору и вдруг видим, что в части что-то происходит. Выезжают танки, народ бегает с оружием — боевая тревога!

Короче, выяснилось, что варварски порубанные нами кабеля шли на станцию спутниковой связи, расположенную в лесу примерно в 7 километрах от части. Ребята со станции потом говорили: «Сидим спокойно, вдруг пропадает наряжение (рубанули кабель 380 вольт).
Переходим на резервное питание, и тут пропадает связь с частью (кокнули второй кабель). По нашим инструкциям эта ситуация означает, что часть уничтожена. Мы врубаем в эфир „Всем! Боевая тревога!“, хватаем автоматы и занимаем оборону вокруг станции». Полный пи*дец!
Ситуация улеглась только к вечеру, причем выяснить, что произошло, послали нас же с напарником. Мы браво доложили: «Злоумышленники повредили силовой кабель и украли примерно километр связного кабеля.» Сутки после этого в лесу ловили диверсантов. После всех этих перипетий к нам подошел ротный, белый, как простыня от ужаса (он-то понял, что случилось на самом деле), и пообещал нам за молчание все сокровища мира (кои выразились в трехлитровке самогона, двух блоках сигарет и многочисленных
увольнительных).
Самое интересное, что вырубленный нами кусок кабеля мы все-таки положили на связь в карауле — не пропадать же добру!